Когда меня охватывает тревога, я чувствую себя крохотной испуганной песчинкой. Даже если внешне этого не показываю.
На прошлой неделе мы вместе с моим старшим трехлеткой и младшим грудничком, сидящим на руках, выходили из торгового центра. Проходя через автоматические двери, ведущие на улицу, мой старший сын внезапно рванул в сторону парковки. Я завопила что есть мочи: «Стой!».
Подбежав к нему, я схватила его за руку и резко оттолкнула обратно на тротуар. С тележкой, полной продуктов, с младенцем наперевес и красным от ора тоддлером, бьющимся в истерике у меня в руках, я, вероятно, выглядела такой же очумевшей, как я себя в тот момент чувствовала.
Потная и клокочущая от ярости, с бешено бьющимся сердцем, я грубо отчитала сына и потребовала, чтобы он держал меня за руку, игнорируя его протесты. Я силой усадила его в автокресло, и мы ругались всю дорогу домой.
Рациональная часть меня осознавала, что я совершенно не справилась с ситуацией. Чем более истеричным становится ребенок, тем больше эмпатии должна проявлять я. Ему всего лишь три года. Это я должна научить его владеть собой и управлять своим поведением. Вместо этого я наорала на него.
В глубине души я осознавала, что отреагировала слишком сильно и неадекватно. Мой сын на самом деле даже не добежал до той парковки. В действительности он мирно шел рядом, лишь слегка ускорившись, когда мы выходили из торгового центра наружу, в то время как я замедлилась, пытаясь понять, где же я припарковалась. К тому моменту я уже была на нервах, обеспокоенная количеством потраченных на покупки денег, тем, как я все эти покупки запихну в машину, какого ребенка посажу первым и как защитить грудничка от палящего солнца. Я могла бы просто-напросто сказать ему идти помедленнее и направить его в сторону нашей машины, напомнив о важности быть осторожным по дороге. Вместо этого я позволила страху того, что могло бы произойти (ох уж эти вечные материнские «а вдруг») исказить мое восприятие ситуации.
Это то, как работает в нас тревога.
До того как я стала матерью, я наивно полагала, что буду жутко талантлива в этом деле. В конце концов я любила детей, я была бебиситтером с 12 лет, и с теми детьми, о которых я тогда заботилась, я была просто «мисс Терпение». К великому удивлению и разочарованию, одновременно с появлением на свет собственных детей у меня появились вспыльчивость и раздражительность. Да такие, что мне стало понятно: это надо менять. Для начала мне нужно было понять, почему я так себя веду — рявкаю на моего трехлетку, повышаю голос, использую угрозы и этим его от себя отпугиваю. Это не та мама, которой я хотела бы быть, — мой сын заслуживает лучшего отношения. Я ощущала, что та невероятная связь, которая когда-то установилась между нами, начала расшатываться под воздействием негатива, постоянно исходящего от меня.
Размышляя об этом, однажды я вспомнила фразу, которую где-то услышала или прочитала: «Корни негативных чувств — в страхе».
В моей голове тут же все сошлось. И точно: я злилась в моменты, когда чего-то боялась. Боялась, что мои дети поранятся, боялась, что они никогда не будут спать всю ночь без пробуждений, боялась, что они никогда не будут меня слушать, боялась, что они увидят мои слабости, боялась, что потеряю их. В материнстве так много вещей, о которых надо беспокоиться, и когда беспокойство превращается в панику, мой ответ на дилемму «бей или беги» — бей. Я воин по натуре.
Корни негативных чувств в страхе — это оказалось для меня невероятно логичным и понятным объяснением.
У некоторых людей тревога выливается в гнев, который может привести к болезненному непониманию и разрушенным отношениям. В одной статье я прочитала об опыте одной мамы: когда она была ребенком, в ответ на свою тревогу она получала от родителей не утешение и успокоение, а нагоняй и одергивание, потому что ее тревога проявлялась не в виде демонстрации страха и уязвимости, а в виде раздражительности и вспыльчивости, и поэтому родители ее наказывали. Она называла эту особенность связкой «гнев-тревога». В момент чтения я осознала, что, возможно, я не единственная в нашей семье совершаю поступки из страха. Истерики моего сына также могут быть продиктованы тревогой, и главное, в чем он нуждается в такие моменты, — это крепкое объятие, а не тайм-аут.
Интуитивно я всегда это знала. Я страстный сторонник мягких воспитательных подходов. Я верю в осознанное родительство, исполненное уважения к детям. Я знаю, что привязанность — вот главный ключ к воспитанию детей, и что родителям важно оставаться спокойными даже в те периоды, когда дети выходят из берегов.
Но все это гораздо легче в теории, чем на практике. Когда я ощущаю тревогу, я перестаю быть заботливой и нежной. Я взрываюсь.
Первый шаг к изменениям — понять механизм собственных реакций. Сейчас в большинстве случаев я отдаю себе отчет в том, как из-за тревоги становлюсь мамой-монстром. Я работаю над тем, чтобы владеть своими страхами и распознавать триггеры, которые запускают гнев. Я уже делаю небольшие успехи в том, чтобы реагировать добрее на некоторые (иногда просто невыносимые!) поступки моих детей. Когда я на волоске от вспышки гнева, я спохватываюсь: корни негативных чувств — в страхе
Источник: www.matrony.ru
